Война и мир Фёдора Поливникова

Судьбу полковника медицинской службы в отставке Фёдора Иосифовича Поливникова назвать заурядной ни у кого язык не повернётся. Жизненный рубеж участника Советско-финляндской, Великой Отечественной и Советско-японской войн (Маньчжурская операция 1945 года) уже перешёл за отметку в 102 года. Иконостас его наград представлен тремя орденами Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны II степени, многими медалями. За спасённые жизни фронтовиков, за мужество и героизм, проявленные при выполнении священного врачебного долга.

Так в чём секрет его долголетия и достаточно крепкого в его возрасте здоровья? Возможно, мы это узнаем, если подробнее ознакомимся с жизнью ветерана…

Фельдшер

Фёдор родился на Смоленщине, в селе Глубоком. Гражданская война и воспоследовавшие разруха и голод унесли большую часть крестьянской семьи Поливниковых. Паренёк изо всех сил тянулся к учёбе, по окончании семилетки поступил в Смоленске на вечернее отделение медрабфака. Днём работал на строительстве льнокомбината: надо было как-то себя кормить, ведь, как говорится, голодное брюхо к науке глухо. Тяжеленько было, но Фёдор поставил перед собой цель и упорно шёл к ней.

После трёх курсов на медрабфаке его с дорогой душой приняли в Ленинградское военно-медицинское училище. Учиться на гособеспечении было гораздо легче, но морально порой было очень тяжело. Фёдор был ошарашен: преподавателя курса «Методы борьбы со шпионажем и диверсиями иностранных разведок» арестовали и осудили как… немецкого шпиона. Этого педагога очень уважали курсанты, они не могли понять, как такой человек мог оказаться врагом народа?! Но роптали, как говорится, молча. Сталинские репрессии редкую семью никаким боком не задели, все знали, что даже за анекдот, на беду, рассказанный не в том месте и не в то время, можно получить расстрельную статью.

«Линия Маннергейма»

Вместе с дипломом военфельдшеру Поливникову вручили направление в Белорусский военный округ. Осенью 1939-го 169-й инженерно-сапёрный батальон 138-й стрелковой дивизии, в котором служил Фёдор, перебросили на границу с Финляндией.

О той 105-дневной войне между Советским Союзом и Финляндией говорят мало, неохотно, а иные историки дают ей совершенно негативные оценки. Но свидетели и участники боевых действий на Карельском перешейке уверены: в 1941 году при вторжении немецко-фашистских защитников Ленинград вряд ли выстоял бы, если годом ранее граница не была бы отодвинута на 150 км от города.

Неудачи начального периода тех баталий Гитлер принял за слабость Красной Армии, её неспособность противостоять «железному вермахту». Фюрер с жадностью изучал статистику, свидетельствовавшую не в пользу СССР. Он, бесноватый, не понимал, что истоки победы не в головах полководцев и не на столах генштабистов. Победа куётся из крепкого духа, выплавляется из дисциплины, несгибаемой воли, самоотверженности и ярости людей, преданных Родине. А всё это не может отразить никакая статистика!

Гитлер не увидел главного – массовый героизм советских воинов, проявленный ими на «Линии Маннергейма». Он не разглядел образцы стойкости и мужества, свойственные настоящим патриотам. Среди наших фронтовиков, сражавшихся на Карельском перешейке, «поработитеть мира» не распознал тех, кто в 1945-м распишется на стенах рейхстага. А они набирались сил, учились воевать и побеждать в снегах Карелии. И среди них – старший военфельдшер Фёдор Поливников…

– Слабо экипированная Красная Армия столкнулась с хорошо организованной системой обороны, – вспоминает ветеран. – «Линия Маннергейма» простиралась в глубину на 95 км и в ширину по фронту на 135. Мины, 3–4 ряда колючей проволоки, по которой пропущен ток высокого напряжения. В сочетании с естественными препятствиями – озёрами, болотами, лесами, валунами – это была довольно серьёзная полоса укреплений.

Помню, нашей сапёрной роте приказали подорвать один из дотов на направлении главного удара. Ребята надели белые маскировочные халаты, натянули маски. Утеплились перед долгим пребыванием на 40-градусном морозе. Кроме оружия, ящиков со взрывчаткой и снаряжением, солдаты тащили с собой и 32-килограммовые бронированные щитки, которые впоследствии многим спасли жизнь.

Предстояло смертельно опасное и трудное дело: дотащить 20-килограммовые толовые ящики к вражескому доту. Командир роты отправил бойца проверить, не выставили ли финны часового. Как на грех, часовой в тот момент прятался от пронизывающего ветра на противоположной стороне дота. Не обнаружив его, разведчик доложил, что путь свободен. Подхватив ящики со взрывчаткой, несколько солдат двинулись к доту. Их встретил огонь: из амбразуры застрочил пулемёт…

Фёдор переползал от одного раненого к другому. О себе в те минуты не думал, лишь сожалел о том, что помочь удастся не всем…

– По рации доложили командованию, что группа обнаружена, задание выполнить невозможно. Но приказ был категоричен: «Умрите, но дот должен быть уничтожен!» Мы вновь сделали попытку подобраться к амбразуре, но путь опять преградил смертоносный огонь. Светало. Надо было действовать. И тогда я, молодой, горячий, сказал: «Я попробую». Товарищи прикрыли огнём. Я подполз с обратной стороны, умостил ящик поближе к амбразуре и поджёг бикфордов шнур. Приказ был выполнен, – рассказал Фёдор Иосифович.

На Советско-финлядской Фёдор впервые попробовал водку – выдавали по 100 граммов. В тех условиях иначе было нельзя. Но он так и не смог привыкнуть к спиртному. Получали и табак, военфельдшер Поливников раздавал его товарищам: он так и не закурил ни разу в жизни. Про себя думал: «И как это люди такую дрянь употребляют?»

В блокадном кольце

В 1940 году недавний фронтовик успел побывать на спецзадании по укреплению границы с Турцией, а летом поступил в Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова. Занятия там продолжались даже тогда, когда враг стоял у ворот Ленинграда. Кроме учёбы, курсанты должны были патрулировать по городу, смотреть за порядком, проверять документы.

– Бывало, идём по городу, видим: человека на ходу ведёт в сторону, прохожий пытается его удержать – падают оба, а встать уже не могут. Люди не бросают, помогают. И мы знаем: если кто-то упал, сразу не встал, уже не встанет. А мы чем отличались? Те же 125 граммов хлеба в сутки да 15 сахара-песка, – когда Фёдор Иосифович это говорил, то его глаза как бы подёрнул туман, взгляд ушёл в себя…

Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 по 27 января 1944 года, 872 дня. В 1941-м году в городе не имелось достаточно запасов продовольствия и топлива. Единственным путём сообщения с Ленинградом оставалось Ладожское озеро, находившееся в пределах досягаемости вражеской артиллерии и авиации. На озере также действовала объединённая военно-морская группировка. Пропускная способность этой «Дороги жизни» не соответствовала потребностям города. В Ленинграде начался массовый голод в сочетании с особенно суровой первой блокадной зимой, проблемами с отоплением. Это привело к сотням тысяч смертей среди мирных жителей.

При установлении блокады в городе проживало 2 миллиона 544 тысячи человек гражданского населения, в том числе около 400 тысяч детей. В пригородных районах, в кольце блокады, осталось 343 тысячи человек. В сентябре, когда начались систематические бомбардировки, обстрелы и пожары, многие тысячи семей хотели выехать, но пути были отрезаны. Массовая эвакуация граждан началась только с января 1942 года по ледовой дороге.

В колхозах и совхозах блокадного кольца с полей и огородов собирали всё, что могло пойти в пищу. Однако эти меры не могли спасти людей от голода. 20 ноября 1941-го – в пятый раз населению и в третий раз войскам – сократили нормы выдачи хлеба. Воины на передовой стали получать 500 граммов в сутки, рабочие – 250, служащие, иждивенцы и воины, не находящиеся на передовой, по 125 граммов. Кроме хлеба, почти ничего не получали…

В какой-то из этих страшных дней на академию было сброшено почти сразу три бомбы. Одна из них угодила в общежитие, Фёдор получил ранение и контузию, его завалило обломками. Товарищи откопали. Травмы, к счастью, оказались лёгкими.

Западный фронт

Наконец курсантов и преподавателей академии эвакуировали в Самарканд. А там – будто войны и нет вовсе. В марте 1944 года учёба завершилась. Фёдор Поливников получил приказ отправляться на Западный фронт – теперь уже в качестве врача. Приёмная хирургического отделения госпиталя – место, где он впервые применил знания, полученные в академии. Но капитан Поливников рвался на передовую, чтобы лично участвовать в освобождении родной земли. Так он оказался в 308-м артиллерийском полку 144-й стрелковой дивизии. Участвовал в наступательной операции «Багратион» и едва не погиб при переправе через Березину…

У полкового старшего врача в подчинении был младший врач, два фельдшера, 3–4 санинстуктора и столько же санитаров. По прибытии к месту дислокации в течение четверти часа разворачивали палатки под приёмную, перевязочную, стационар на 5–10 коек, где находились раненые до 10 суток, и другие.

– Я находился на КП и наблюдал за развитием боя, – поделился офицер. – Если боец падал, я уже знал, ранен тот или мёртв. Жизнь и смерть были не рядом, а вместе. Я руководил санинструкторами и санитарами, куда им отправляться, часто – ползти. И они вытаскивали с поля боя бойцов не только с их оружием, но и даже с ботинком или сапогом, если отрывало ногу – таков был непреложный закон. В расположении оказывали помощь, обезболивали новокаином, перевязывали, накладывали шины, зашивали. 7 % раненых переливали кровь или кровезамещающие жидкости. Запас крови пополняли из медсанбата, а также за счёт добровольцев из личного состава полка.

Мы учили бойцов оказывать само- и взаимопомощь, выдавали им индивидуальные пакеты. Перевязочных материалов и медикаментов всегда хватало. Санинструкторы были очень толковые. Если женщины, то очень боевые, смелые. Конечно, их, как и других воинов, не щадили ни пули, ни осколки.

А больше всего мы боялись отступления. Тут ведь могло сложиться так: кто кого догонит. А у нас раненые. Страшная вещь! К счастью, теперь мы участвовали только в наступательных или оборонительных боях.

Готовили еду на отдельной полевой кухне. Какая еда была на фронте во время Великой Отечественной войны? Суп гороховый, перловый, с вермишелью – последний всем нравился. Каша перловая, иногда гречка, совсем редко – рис. С тушёнкой, чаще американской, в которой было больше жира, чем мяса. Конечно, выдавали хлеб. Готовили чай, изредка кофе. Начальник полкового медпункта имел право выдавать раненым по 50 граммов водки. Кроме того, каждый получал сухой паёк. Всё по норме.

Миром кончаются войны

…Победу майор Поливников встретил в Кёнигсберге. Но его ещё ждали бои на 1-м Дальневосточном фронте, участие в разгроме Квантунской армии. И новые награды.
– На парад Победы формировали подразделения из тех военных, кто имел большие боевые заслуги и рост не менее 175 см. Я по общим требованиям подходил, но не ростом. Поэтому на парад не попал, – признался Фёдор Иосифович и улыбнулся каким-то своим мыслям.

Затем была учёба на командно-медицинском факультете Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, во время которой офицер встретил свою половинку. Маша, будущий инженер-экономист, пришла с подругами в клуб академии на танцы. Они красиво кружились в вальсе. А потом так же красиво прожили вместе всю жизнь, до кончины Марии Степановны. Вырастили двоих сыновей, ставших офицерами…

Фёдор Иосифович прожил яркую, наполненную событиями жизнь. Служил честно на разных должностях.  Выдержав столько испытаний и лишений, пройдя окопную закалку и мужание кровью, не только стал долгожителем, но и сохранил бодрость и активность по сей день. Возможно, секрет этого кроется в активных занятиях спортом и ежедневной зарядке, с которой ветеран начинал каждое утро. Он почти не принимает лекарств, вполне самостоятельно обслуживает себя. Часто встречается с молодёжью, рассказывает о пережитом.

Кредо Фёдора Поливникова
•    Организованный образ жизни.
•    Перед тем как принять решение, всё обдумывать.
•    Пища должна быть здоровой и питательной, доминируют мясные блюда.
•    Утро начинается с зарядки.
•    Отдых должен быть в соответствии с состоянием здоровья.
•    Профилактика простудных заболеваний.
•    Выполнение рекомендаций врача в случае болезни.
•    Никаких вредных привычек.
•    Юмор и доброта.
•    Простота быта и жизни.

Елена Романова, фото Вадима Опарина и из  семейного архива  Фёдора Поливникова