Самовар

Зимние вечера тянутся долго. Тьма подползает к окнам, кажется, сразу после обеда. Снежные змейки, гуляющие по полю за домом, окрашиваются в закатные цвета: плывут по снежной целине оранжевыми струйками, огибая торчащие одинокие сухие былинки. Зима только кажется тихой. Она наполнена звуками ветра, шуршанием, поскрипом, треском и шелестом.
Позёмка кажется живой, словно духи обрели в ней плоть...

Зимний день короток. Санки, озорное валяние в снегу, скольжение по льду замёрзшего деревенского прудика – зимнее веселье отнимает всё внимание. Но когда приходишь домой, появляется время задуматься, отчего так хорошо, так красиво на свете. Особенно если рассматриваешь морозные узоры на оконном стекле. Лапки, веточки, завитушки – всё совершенно, всё безупречно. И ничего не повторяется. Это человек в своей великолепной лени копирует орнаменты, повторяя их. Природа неутомима в создании мимолётных шедевров.

Оттаиваешь ладошкой прорубь на ледяном стекле, и глазам открывается сказочный и одновременно обыденный мир: в сумерках двигаются с морозным скрипом фигуры, которые могут играть в твоём воображении любую роль... То ли Морозко пробирается по своим делам, то ли соседка тётя Валя идёт с фермы домой. Но главное, ты знаешь, что там царит холод. И ты уверен, что если нет игры и веселья в том снежном мире, если стоишь без движения, мороз уж так пощекочет, так приложится к щекам и носу, что без немедленного домашнего тепла жди беды.

Тут или печь выручит, или чай спасёт.

...Со стола снимается медный самовар. Там он стоит весь день, скучный и остывший. Даже бока его кажутся не такими важными и пузатыми без тепла.

Дед уносит самовар на открытую веранду. Внутрь самовара заливается ледяная колодезная вода, из-за чего его бока покрываются такой же ледяной испариной. В совочке выносится из печи горсть чистых тлеющих угольев. Высыпается внутрь, а сверху – лучинки и щепочки. Огонь внутри разгорается быстро, особенно если подуть снизу, сквозь решёточку. Только успевай подбрасывать лучинки-то!

Спустя время слышится из утробы самовара сначала урчание, а после тонкий звук – посвист, не посвист, а что-то певучее, протяжное, уютное. Значит, вода уж скоро закипит.

Пар валит. Готов самовар. Теперь он кажется живым и даже немножко сердитым. Как тот старик, который всё ворчит и ворчит, но всё равно сунет тебе в руку леденец.

Ставят его на медное блюдо, в котором чуть водицы налито. Это, если уголёк вывалится снизу, из решётки, чтобы сразу в воде и погиб он.

Бежит из краника в старый чайник с розами на боку крутой кипяток.

Чай сначала словно бы раздумывает, что ему делать, потом разом окрашивает кипяток густым цветом. А запах! Один Бог знает, как из невзрачных чёрных чаинок является аромат!

На столе почти сразу, словно по волшебству, появляются вазочки с вареньем и мёдом. Тут тебе и клубничное, тут тебе и черничное!

Чай из самовара пахнет дымком и радостью. Аромат такой, что, кажется, пил бы и пил. Тепло сразу становится. Чудится, что и зимы никакой нет. Тепло и сонно. Пока самовар горяч, не перестаёт он петь свою песенку, которую замечают, наверное, только дети и кошки.

Вторит самовару за стеной ночная вьюга. Толкается в стены и окна. Но ты уже ничего не слышишь. Слипаются в дрёме глаза.

И видишь во сне не зиму, а лето... 
 
СЕРГЕЙ КЛИМКОВИЧ